5 октября не стало замечательного человека, надёжного товарища ЛЕЩЁВА Сергея Ивановича.
Сергей Иванович родился 25 апреля 1961 года в Орловской области. Служил в Афганистане в составе 345 гвардейского отдельного парашютно-десантного полка. Окончил факультет радиотехнических систем Рязанского радиотехнического института.
В разные годы работал в специальном конструкторском бюро Александровского радиозавода, АНИИТТ «Рекорд», во вневедомственной охране, на заводе «Арсенал». Последнее место работы ООО «ПК Термоснаб» в должности главного инженера.
Сергей Иванович навсегда остается в наших сердцах верным другом, интересным собеседником, мудрым советчиком, всегда готовым прийти на помощь в любой ситуации. Вечная память светлому человеку.
В память о Сергее Ивановиче Лещёве мы публикуем материал, выпущенный к 30-летию вывода Советских войск из Афганистана, опубликованный в 2019 году в газете "Александровский голос труда".
МЫ НАВЕК ОСТАЛИСЬ РЯДОВЫМИ 345 ПОЛКА...
Это строчка из песни Виктора Верстакова, посвященная 345 гвардейскому отдельному парашютно-десантному полку в нем служил Сергей Иванович Лещев, его я знаю давно, очень давно, лет двадцать назад у меня была такая идея что-нибудь написать, но все эти годы Сергей Иванович вежливо отмахивался. Он не любит фотографироваться, совсем. Все сделанные мною снимки – скрытая камера.
Я и раньше думал – а почему так. Если брать Великую Отечественную войну, тридцать лет – это 1975 год, только в этом году от отца я услышал про Владимирское пехотное училище, Тейковские воздушно-десантные лагеря, Имперский мост в Вене, командующего ВДВ Василия Васильевича Глаголева, и город в Венгрии с таким странным для нашего слуха названием Секешфехервар.
Может быть, пришло время рассказам «воевавших детей невоевавших отцов», как изрядное время назад называли воинов-интернационалистов.
Мой собеседник – Сергей Лещев, воин-десантник 345 овдп. Рассказ и будет от его имени, что-то мы пропустим, что-то забылось, что-то прибережем для лучших времен.
Наша учебка находилась в Литве. После нее я должен был выйти механиком-водителем БМД-1. Мы с были на дежурстве по полку, а замполит в ленинской комнате ведёт политзанятие. Уже прошёл слушок, что приехал «покупатель» и будет набирать в Афганистан. Наконец нам озвучили: Набор в Фергану, а потом в Афганистан. Кто поедет? И повисло такое молчание… А я сижу с краешку. – Лещев поедешь? И что я, скажу нет? Отвечаю, конечно, поеду. Меня и записали. Прошёл «покупатель» по всему полку. На следующий день нас построили: - Если у кого есть причины или кто-то передумал выйти из строя. Было нас человек семьдесят, вышло трое или четверо. Дня через три «непередумавших» отвезли на аэродром, и мы на Ил-76 полетели в Фергану, где была база нашего 345 отдельного парашютно-десантного полка. Две недели были в Фергане, ходили на овощные базы. А 10 ноября 1980 года на Ту-154, на гражданском, со стюардессами и соком нас доставили в Баграм.
В Баграм прилетевший Ту-154 был единственным гражданским самолётом, поэтому трапа не было, подогнали Газ-66 и мы на кабину, в кузов и вниз сошли с борта. И на этом же самолёте на большую землю улетели дембеля.
Мы там были не одни, кроме нас, в Баграме располагалась пехотная дивизия, госпиталь, вертолётный полк, авиационный полк – много чего было.
Привели в полк распределять по ротам. Слышу: Кто с Рязани? Это старший лейтенант Гуляев решил заполучить в свою роту земляка. Его не станет через два месяца, тяжелораненым Александр Александрович скончается в госпитале и после него у нас были исполняюшие обязанности комроты, постоянный появится, когда мне останется служить месяца три, а пока он живой-здоровый, достал какую-то тетрадь, вытащил из-под кровати автомат и два магазина, записал номер, я расписался, на этом все формальности окончилась. Первое распоряжение: «Так, мужики, завтра в пять утра выезжаем, нужен механик-водитель!» А нас механиков пятеро, кто поедет. Выбрал из вышедших пятерых, того, что с краю, он у нас и был мехводом все полтора года, а остальным, что досталось. Я по первости был вторым номером гранатометного расчёта. Два месяца мы в пять-шесть утра выезжали на патрулирование и часов в десять вечера возвращались. Две недели прошло тихо. В горы ходили, в первом рейде узнал, как пули свистят. В этом же рейде мне аукнулась фраза командира: патроны там где-нибудь найдёшь. Ну, я и нашёл… в БМДешке был ящик с патронами, цинк на чисто армейском, и под ногами валялись этаким патронным ковром, ну я и беру - где из цинка, где с пола. И вот в горах и выяснилось, как не надо снаряжать магазины. Нас обстреляли, взводный скомандовал: - рассредоточиться, искать откуда ведётся огонь и отстреливаться. Визуально я определил противника, открываю огонь, а огня нет, у меня затвор до конца не заходит, выбрасываю патрон, второй, с помощью булыжника точных ударов и непечатных выражений восстанавливаю боеспособность автомата, выполняю приказ комроты по ответному огню по противнику, и больше с пола патроны никогда не поднимал. Одного раза хватило. Война быстро учит!
В декабре участвовали в зачистке Кабула, зачищала не наша часть, мы окружали и прикрывали с гор – держали периметр, место было удобное, был виден Шахский дворец, прокатились на своей БМД-1 по Кабулу. Выдавливали «нехороших людей» не в нашу сторону, с нашей стороны особой стрельбы не было. Над нами выше на горе была часть ПВО, они там были капитально устроены, это мы заезжие - перекати-поле нынче здесь, а завтра там, а ПВОшники народ обстоятельный, мы к ним в баню ходили. Вот так дожил до первого нового года.
В конце батальоном выдвинулись в Махмудраки, в то время приличный город, часть была отстроена западными немцами, а часть – местный колорит. С небольшим перерывом полгода мы берегли его мирную жизнь. Почему был перерыв. Начальство решило, что в «Махмудраки все спокойно» и нас сняли с позиций. Мы вернулись в полк. Но нам даже ночевать практически не пришлось, подняли по тревоге и опять на старое место, только по отстроенному немцами району как толпа варваров прошла: ни стёкол, ни плитки, всю сантехнику сорвали. А так очень красивый город... был… На горке Шахский дворец, конечно, уже-то, что осталось от него, но и это впечатляло, говорили, что там растет пятьдесят сортов роз, я не пересчитывал, но первый раз в жизни видел практически чёрную розу. До мая жили почти спокойно стрельба была, но она не была системной, скорее всего «нехорошие люди» показывали заказчику, что они «бдят». А мы вели размеренную повседневную жизнь. На зарядку бегали в экипировке: ботинки, трусы, бронежилет, каска и автомат. Мы бежим с зарядки, а в городе уже открыты духаны и местные аксакалы сидят и курят траву, а во влажном утреннем воздухе цепко держится запах дури. У нас понимаете ли «в здоровом теле здоровый дух», а они, видишь ли, на «травке сидят». Весной мы остались в городе одной ротой, минометчики и артиллеристы ушли. Воду и продукты нам возили из Баграма колоннами раз в неделю. В километре-двух колонну обстреляли из гранатомётов, одна из наших машин десанта ушла на подмогу, все трое погибли: лейтенант Николай Литвинов, старший сержант Гаптельбар Нуриев, младший сержант Юрий Василенко. Все посмертно представлены к ордену «Красной звезды» и похоронены в родных местах.
Как таковой караульной службы на выезде у нас не было, просто был самый рациональный распорядок дня сутки пополам. В шесть утра подъем, в шесть вечера – отбой. Потому что ночью все дежурят три-четыре часа. С таким распорядком всегда хотелось спать, один раз заснул стоя. Пост был недалеко от дворца, рядом кладбище, встал отошёл вглубь от БМДшки, из дали все нормально: двое смотрят во фронт один в тыл. Номер бы прошел незамеченным, если бы ротный не пошел проверять посты. Он подходит, а никто его не окликает, десять метров не окликает, пять метров не окликает… я проснулся, и только тогда рявкнул «Стой! Кто идет!», когда он подошёл вплотную и посветил мне в лицо фонариком… Наказание у нас одно - копать яму, утром я углублял окопы с помощью крики и лопаты.
Вернулись в расположение, где-то месяца полтора были в полку, наши уже были в Бамиане, а мы отправились в Гульбахар. Если Баграм был в степи, то от Черикара начиналась «зеленка». Там всегда было «жарко» поэтому мы выдвинулись туда серьёзно: пехотная дивизия, танковый полк, наш полк, колонна растянулась, надо всем вместе пройти опасный коридор, а дальше каждый отправляется выполнять свое задание, у нас Гульбахар в блокаде. Но как только колонна втянулась, по нам начали стрелять. Командир нас снял с машин, и мы пошли горными тропами, было тяжело, мы потеряли двоих убитыми, троих ранеными, мой приятель Игорь Колтунов из Балаково, это под Саратовом, потом скончался в госпитале. Родители Игоря получили квартиру, пока он был в армии, буквально перед самым боем он мне и говорит: «Серёжа! Представляешь, мои квартиру получили. Домой приеду, а не знаю, куда идти». Кавалер «Красной звезды» Игорь Колтунов похоронен в его родном Балаково.
Нас прорвалось пятнадцать человек, вышли к мосту, ротный говорит: похоже Гульбахар. За мост мы зашли, злые, еще бы, такие потери личного состава. Самооборона Гульбахара контролировала мост, но день-два при настойчивости душманов мост легко мог перейти в руки противника, мы слегка окопались, никогда лишним не было, потом подтянулись наши БМДшки, вышел танк, и Газ-66, тащивший за собой зенитную установку ЗУ-23-2 и два ротных 82 мм миномета в кузове. Гульбахар два месяца был в полной блокаде ни еды, ни воды. Поэтому встречали нас как воинов-освободителей – цветами. Там мы были до конца декабря. Мы себя называли группировка, хотя нас вего-то 28 человек. В Гульбахаре нам выделили одноэтажный дом, городок там в принципе одноэтажный, но было электричество и вода, а это уже королевские условия. Вокруг дома забор толщиной в метр, не меньше, практически крепостная стена. Вырыли позиции прикопали танк, БМДшки заглубили, вырыли доты, даже соорудили пулеметную башню. Еще из плюсов – дверь железная, от нее к зенитной установке прорыли окоп. Зачем все это. Очень просто. Где-то в метрах трехстах от нас был кишлак и из этого кишлака постреливали каждый вечер, как только у нас в шесть вечера отбой, так у них вечерние стрельбы по нам. Тут сразу надо было нырять в окоп и по нему добираться до зенитки ЗУ-23-2, а она всегда заряжена и снята с предохранителя и даже примерно наведена на нужное место. И даже если стрелял бы какой-нибудь душманище с 303 буром (винтовка с дальностью стрельбы под два километра), то зенитная установка по дальности и скорострельности не оставляла шансов никому.
Про погибших я говорю, могу вспомнить и выживших, из учебки нас было трое в нашей роте я, москвич Коля Двойников, Серёжа Рысин с Ульяновска.
С местным населением были дружны, ходили в гости мы к ним, они к нам, местный милиционер помогал устраивать наш быт, водил по городу и показывал «душманские магазины» - «душман кантин», то есть заходим и, ребята, реквизируем то, что нужно. Так к нам попала швейная машинка, когда нам на День десантника подарили по отрезу сатина, мы на ней нашили себе сатиновых трусов. Однажды был смешной случай, местный милиционер повел на очередную экскурсию по «душман кантин», ну народ что-то взял для хозяйства, а я с пустыми руками, а милиционер машет бери и пойдем, смотрю большая цветастая коробка, ну, думаю, печенье, взял, кинул в БМДшку. И дня два руки не доходили посмотреть, что в коробке, а коробка большая, как от приличного системного блока, только цветастая. Открываем, а там презервативы. Обломали нас с печеньем! Ржали как малые дети и надували вместо воздушных шаров!
С середины августа заболел желтухой, довольно-таки распространённое заболевание в тех местах, как и брюшной тиф. Где поймал? Все предельно просто – носились по горам то ли кого-то догоняли, толи уже после того как догнали, прибегали речку, зачерпнул каской воды, утолил жажду, и через неделю скрутило, вертолётов долго не было, так что лежал я пять суток в Гульбахаре и пил глюкозу, поскольку ничего другого в аптечке не было, а есть ничего не мог, по пять ампул в день пил. Потом привезли в Баграм в дивизионный госпиталь, неделю был там, ставили по две капельницы в день, ко времени отлета в госпиталь в Самарканде, я уже был здоров, но доктору виднее, и я две недели провел на больничной койке на большой земле, а после на три недели был отправлен в военный санаторий под Ташкент. И снова в Баграм. Нас большая группа из госпиталей прилетела в Кабул, все как-то кучками, а в Баграм мне одному. Подхожу к коменданту, говорю: Мне надо в Баграм. Как мне долететь! Универсальный ответ любого коменданта: А хрен знает. Потом добавил: Видишь вертолёт стоит, генерал туда летит, возьмёт – твое счастье, не возьмет – будешь красноармейцем Суховым. Минут через двадцать идёт генерал, я к нему, говорю надо в часть. Он посмотрел внимательно, ну, садись. В Баграм у нас двое так месяц добирались… Полк вернулся из какого-то боевого похода для зачистки местности, расположились лагерем рядом с нами, за три месяца нас было двадцать два, некомплект жуткий, это вместо семидесяти одного, и нас усилили до 28 человек танком с экипажем и минометчиками. У нас за три месяца потерь не было, так схлестнемся, постреляем, нервы потреплем друг другу. А тут кишлачные как озверели. Или дистанционный хозяин дал приказ – фас. Или подтянулась какая-то очередная банда. И началось, ни дня без стычек, без восполнимых и невосполнимых потерь…
Табачные изделия нам выдавали, были в роте и некурящие, поэтому как-то хватало, а за неделю-полторы до прибытия полка начались перебои, стали «стрелять» у отцов-командиров, и у офицеров не бездонные запасы, стали прятать. Как-то раз мы подвозили боеприпасы на БМДешке и забрали раненых. Мне кто-то из бойцов преподнёс мешок сигарет из какого-то очередного «душман кантина», оказалось «Кемел», отвёл я раненого на перевозку, сижу на крылечке, курю. Смачно так, насидевшись на голодном пайке. Выходит на крыльцо комроты, достает портсигар, оттуда извлекает «бычок», лицо выражает блаженство, и только потом обращает внимание но то, что я тоже курю и отнюдь не «козью ножку», спрашивает откуда. Я говорю: - От верблюда и показываю изображение на пачке «Кемел». Пришлось делиться. Блок сигарет ушел в фонд мира. В качестве социальной рекламы – курить вредно, это зависимость!
Мы перед тем, как уйти из Гульбахара, потеряли бойца. Тяжело ранили, свалился в арык, отправились на поиски, прочесали все – не нашли. На другой день нас предупредил командир. Внимательнее на посту возле кладбища. Зелёные ракеты как сигнал и два афганцам принесли нам тело погибшего нашего товарища, они его выкрали у духов и принесли. 29 января мы ушли в Баграм. Своих не бросали ни живыми, ни мертвыми.
До конца 1981 года у нас в полку своих палаток не было, бездомные. А тут пришли, заселились. Утром 31 мне дали вывернутый наизнанку армейский тулуп – бекешу или монголку, кому как больше нравится, а Коле Двойникову нормальный офицерский тулуп, приделали сзади этикетки, я был Дедом Морозом, Коля был Снегурочкой, а в палатке была настоящая еловая лапа, украшенная подручными материалами. Нам летуны доставили елку, комполка хотел ее поставить, а народ разобрал ее на лапы, чтобы был «семейный» праздник в каждой палатке. Я хожу с мешком, поздравляю сослуживцев, вручаю немудрящие подарки. Тихо заходит комполка Кузнецов Юрий Викторович, он потом стал Героем Советского Союза. Зашёл, поздравил с Новым годом. - У вас большие потери, ничего, пополним… Второго января у нас в пять утра строевой смотр, а Юрий Викторович у нас неделю, как был назначен. Он еще был в майорском, но должность уже была полковничья. А мы на плацу как оборванцы, массовка для фильма «Железный поток». Подходит к первому. - Боец, почему сапоги плохие. - Какие есть! – Зампотыла, ко мне, заменить! Пять минут на все. Ко второму, к третьему, смотрит все, обмундирование, вооружение, РД - рюкзак десантника. Спрашивает следующего: - Боец, а вы денежное довольствия получали. - Нет. - Начфин, ко мне, бегом. - Почему не выдали? Тот мямлит: - Да вот они два дня только как пришли, мы еще не успели выдать. - Выдать срочно, пять минут на все. А так как нас долго не было, денег набежало много. Через пару минут начфин с солидным ящиком выдает чеки. Доходит до меня, а у меня каска блестящая, а у полка уже мешковиной обтянуты, почему не обтянута? Пять минут! Вспомнил про «домик неизвестного архитектора» - три стены из досок и вместо двери кусок лохматой маскировочной сетки, очень вероятно, что с нашего Александровского искожа. Иду, щедрою рукою отхватываю штык-ножом приличный кусок, обтягиваю каску. Приказ выполнен. И буквально сразу, что от начальства, что от сослуживцев: - Ты не боишься? Отвечаю: Нет!
Солдатское радио раньше начальства сообщило, что нас отправляют в Бамиам, часть наших уже там. До этого прошел смотр строя и песни. Прошли хуже всех. Откуда мы вернулись, там в полный рост, да еще строем не походишь, а потом, рота из 22 человек, в пехоте мы еще и до взвода не дотягиваем. Невесело звучит строевая песня над аэродромом, ходим по взлётке маршируем туда идем поем, обратно идем поем. И чего-то меня развеселило, я не просто рассмеялся, а что называется заржал. Меня тут же определили к кирке и лопате рыть яму два на два и глубиной два метра. Копаю. Или талантливо, достойного кандидата в Щукинское училище, показываю репризу рытье ямы. Идут двое - афганская обслуга аэродрома, там еще их лётная часть стояла: - Шурави, курить есть. Отвечаю: - Есть, но мало, а мне еще рыть вот отсюда и до заката солнца. - Ты нам дай курить, а мы тебе поможем. Достал сигареты. Народ копает. Я курю. Рота ходит, туда прошли, обратно прошли, ротный до этого стоявший посреди взлетки к ним пристроился, ходят по взлетке поют. Наконец, увидел меня. Приказ о рытье отменил. Смысла нет. До трех дня проходили, так и не улетели.
На следующий день синоптики «дали» погоду, пришёл Ми-6, погрузились и в Бамиан, на подлете нас обстреляли, в «брюхе» Ми-6 две солидные дыры остались. Прилетели, нам показали место, разбили палатки, разместились на высоте три тысячи метров. В самом Бамиане была вроде бы как народная власть, а буквально рядом, там, где взлетка кончается, начинается овражек, а за овражком уже не наши. Оборона была по всем правилам окопы в полный рост, траншеи, а не окопы, два человека разойтись смогут. Климат там суровый, зимой до минус тридцати. Дров не было, топили соляркой, в буржуйку ставили каску, в каску камней, подводим модную трубочку через дверку, ёмкость с соляркой, открываем крантик, солярка капает на камни, растекается, это все горит, камни нагревается, тепло держат. На большую палатку две буржуйки. Палатка все равно леденела, если во сне прижмешься рукой, стенке палатки - примерзнет. Вода привозная, выдавались очень ограничено, котелок на все виды умывания, раз в неделю на постирушки добавлялся еще котелок. Но все равно завшивели, зажелтушили, оголодали. К привезенному с базы доктору мы выстраивались с пробирочками, ротный как детей в детском саду проверял все ли тело обрито, чтобы не было вшей. С середины февраля 1982 перевал был закрыт, недели три сидели без продовольствия, рацион сократился до минимума, три галеты и банка рыбных консервов – сельди иваси в томатном соусе, на сленге – «красная рыба» это на четверых и чай без сахара. Но нас уже было ни удивить, ни испугать. Вспоминать сейчас и грустно, и смешно… А восьмого марта прилетели ветролеты, вот это был праздник, правда первые две вертушки привезли только боеприпасы, а потом штук шесть пришло с едой, и мы оторвались. Офицерам посылки привезли, нам от ротного перепала авоська с мандаринами и яблоками.
Из того, что вспомнилось:
До отлета на «большую землю» освоил специальность гранатометчика, пулеметчика, снайпера. Был штатным ротным снайпером.
Чистота-залог здоровья. Из фюзеляжа разбитого самолета сделали баню. Человечность. У меня улетела каска, улетела вниз метров на тридцать, мы в движении тащим все, что можно на себе, боекомплекта много не бывает. Ротный достал мне эту каску и воодрузил на голову.
Из невероятного. Вылазка, с новым комбатом стали чаше ходить в засады, он всегда с нами. Поделились на две группы одни загонщики, а мы в засаде, я с пулеметом жду, когда погонят караванщиков на нас, ночь, не видно вытянутой руки. Вместо караванщиков на нас выскочили наши загонщики, доли секунды хватило на то, чтобы не нажать на спусковой крючок.
В одном из капониров кино смотрели, в кино была другая беда, вертолетчики тренировались в вечернее и ночное время и использовали светящийся экран как учебную цель и атаковали. Артистов не помню, да и не было нас в расположении, может быть и приезжали, мы все время где-нибудь на выезде.
Дни рождения как-то незаметно пролетали и особо не афишировались, а вот как у меня дембель совпал с днем рождения - помню. В Ташкенте в вокзальном то ли буфете, то ли в ресторане из спиртных напитков только шампанское, а из еды исключительно бутерброды с килькой. Вот этими разносолами справили мой день рождения в какой-то лесополосе под Ташкентом. Потом поехали в Фергану переодевались в парадную форму, в городе купили гражданскую одежду и на следующий день я уже ехал в Москву.
Мода возвращается. Мы в Бамиане ходили в Советской форме сорок третьего года образца, ее хватало только на месяц. Кипячение, обеззараживание не способствовали ее долговечности. Но выручала она здорово, не рвали свою современную.
Никаких изысков, как у служивших на «большой земле» типа дембельского альбома у нас не было, по понятным причинам.
Это много позже Виктор Верстаков напишет песню про 345 отдельный парашютно-десантный полк.
В 1988 году на пределе человеческих сил и возможностей высоту 3234 вгрызется и будет держать 9 рота 345 впдп. В 2005 об этом снимут фильм, фильм художественный, документальный был бы совсем не для слабонервных.
Будем встречаться с сослуживцем из Киржача Еновым Николаем. Но все это еще будет, это сейчас я знаю, что все это будет. А в 1982 году в открытый люк вертолета нам, улетающим дембелям 1982 года, ротный в пригоршни высыпает значки разрядов, отличников, воинов-спортсменов…
И до вывода войск еще семь лет.
Валерий КУЛЬКОВ.
Фото из семейного архива Сергея Лещева.